Сегодня, волею судьбы, у меня оказалось не меньше трех совершенно свободных часов в районе одного московского бульвара. Можно было ехать в университет, благо комп с собой, вайфай в универе отличный и сколько-то деловых писем ждет, когда ж я найду спокойный часок в состоянии, отличном от "устала нафиг". Вот и заняться перед лекцией. Но всё-таки окрестности бульвара - место особое, здесь "каждый вечер, в час назначенный", больше десяти лет.
Зайти? Нет?
Я заранее решила, что зайду.
А потом поняла: незачем.
Я могу придти в музей, где больше десяти лет просидела на нищенской зарплате (уборщица в метро получала больше). Где когда-то я была готова отдать душу за возможность творчества, научного творчества, и оно было востребовано, и это было подлинное счастье, и никого не интересовала такая мелочь, как деньги. В музей, где я впервые вышла в Интернет, и мир перевернулся, расширившись сто- и тысячекратно, и вот уж тогда точно настала Жизнь с самой большой буквы на свете. В музей, благодаря которому я смогла сделать и книгу, отмеченную известной наградой, и диссертацию. В музей, который на моих глазах из Храма пытливого, дерзкого, яркого духа превращался в серое болото подобострастия и табельных расписаний. В музей, где главным отделом постепенно становился отдел охраны, а бывшая смотрительница плавно превратилась в заместителя директора, поелику таким грехом как "иметь свое мнение" не обладает от слова "совсем".
В музей, который спустя 11 лет выгнал меня ровно за те качества, за которые когда-то взял.
Я - кошка. Я привыкла возвращаться к своему дому. Этот музей был домом мне половину взрослой жизни. Если бы не он - да вы бы просто не читали эту запись. Все было бы по-другому. Был бы куцый хвостик сегодняшнего великолепия. И я до сих пор в душе считаю, что должна отдать этот долг. Должна быть верна, даже и изгнанной. Потому что никто не сделал мне столько добра.
Но - некому отдавать. Там не осталось тех, кто хотел бы взять. А иные (интересно, они там еще есть? были, были) - хотят взять, но не могут. Когда меня выгоняли, только Герой Советского Союза оказалась настолько смела, что сказала "я воздерживаюсь". Остальные раболепно проголосовали "за"; местный галилей после этого добавил "жаль".
А я ушла вертеться
И верчусь.
И не скажу, что вертеться легко. В миллион раз легче сидеть на нищенской зарплате и находить усладу в казенном Тырнете на казенном же компе, даже и не мечтая о том дне, когда у меня будет свой.
Зайти?
На вопрос "как дела" рассказать о моих выставках, о коллекции, о том, как я дралась на ночных аукционах за свитки Кано 18 века и как потом вызывала скорую, потому что организм не выдержал этого бешеного напряжения?
Так ведь не поймут. Откуда им знать, что такое японская школа живописи Кано? Они таких книжек не листали, и на лекции ко мне не ходили, даже когда я их в соседнем зале читала...
Смысл говорить с хорошими, добрыми, но глухими людьми? Смысл?
Те, у кого были шальные глаза, кто искрил идеями, - те или уволены еще раньше меня, или ушли сами.
И я свернула на бульвар.
Московские бульвары - это песня. Это романс в исполнении г-жи Вяльцевой. Особняки вокруг, тишина в центре города, машины - по ту сторону мироздания, картины (иногда - очччень неплохие) развешаны по заботливо поставленным для них стендам и - ГУЛЬварные люди. В -надцатом веке народ так и говорил: "гульвар", патамушта тут гуляют. Сейчас век отнюдь не -надцатый, но если кто и _идет_ по бульвару, то - только поперек. В темпе на ту сторону. Вдоль - гуляют.
Пожилые дамочки в комичных курточках "смех с мехом", накрашенные и мнящие себя "всё еще красивыми" (ах, никогда не будьте красивыми "всё еще"!! примите возраст, скажите "я БЫЛА красива, а сейчас мне за сорок", но не красьтесь, не наряжайтесь ради былой красоты!), дамы в очень простой одежде, но исполненные истинного величия и достоинства старости, мужчины подозрительно профессорской наружности, веселые стайки студентов с вполне осмысленными лицами, редкие в середине дня собачники... ой, какой белоснежный хаски!
Но это ж не просто бульвар, а - бульвар осенний.
И ветреный.
Ясени пригоршнями бросают листву в лицо, всплески золота среди зелени достойны Левитана или, скорее, Поленова, ведь день сумрачный, и вся та невозможно-лиричная бульварность, которая здесь всегда, звучит так глубоко, что... в общем, я иссякла на возвышенные сравнения, но один визит в Консерваторию это точно заменит.
Банальная идея - дойти до площади и там нырнуть в метро - показалась святотатством. Раз уж за столько лет выбралась на бульвар - здесь надо задержаться. А ноутбук с собой, страница с новым романом Олди открыта, времени - три часа, и торопиться некуда и, главное, совершенно незачем.
Я пошла вперед, к нашей скамейке.
Сколько лет мы провели там? По часу, по два почти ежедневно, в разговорах на всяческие возвышенные темы, а в порфеле - бутылка кагора, потому что никакие лекарства не снимают спазмы, только вино, а кагор - дешевое вино, если его разбавить, вот так и ходят до сих пор легенды, что Альвдис любит разбавленный кагор, и ты знаешь, что тебе кагор непременно принесут, у тебя нет на него денег, но кагор будет, и так каждый раз, и бульвар, и разговоры, и не будет боли, хоть на какое-то время ты из нее вырвешься, а из стрельчатых окон старинного дома напротив льется золотистый свет, и мы мечтаем, что когда-нибудь у нас будет...
У нас был бульвар. Наша скамейка. Мечты. Многочасовые разговоры. Мы были счастливы.
И если бы тогда какой-то чудодей явился и сказал бы: не пройдет и десяти лет, и у вас будет кимоно, картины, куклы, выставки, лекции с забитыми залами, будет не просто свой компьютер, но по одному на каждого, будет до десятка поездок в год - своих! а еще не будет болей и необходимости глушить их вином - я бы не поверила. Скорее я сейчас поверю, что небеса разверзнутся, явится Пегас и унесет меня, - чем тогда в реальность дня сегодняшнего.
... наша скамейка оказалась занята рабочими, которые перекладывали бордюры. Я села напротив.
Особнячок, к которому _тогда_мы сидели спиной и он был неказисто-обшарпанного вида, оказался свеже отреставрированным. Благородный серовато-оливковый тон, очень светлый; лепнина окон подведена бледно-бежевым. Не знаю, как он выглядел при дворянах (подозреваю, был банально желто-белым), но сейчас - хорош.
Я сидела на скамейке, ветер швырял в меня листьями ясеня и смотрела на себя почти десятилетней давности.
Я с удивлением увидела, что ТОГДА я была счастлива.
Моя тогдашняя жизнь была сущим кошмаром: нищенская зарплата, болезнь, а еще проблемы, о которых я тогда и под замком-то не писала. То, чем я была тогда, - меньше десятой, двадцатой от сегодняшней Альвдис. Но тогда было ощущение счастья.
А сейчас?
При девяти лекциях в неделю ты не чувстствуешь себя счастливой. Ты чувствуешь себя вымотанной. Лягушкой, по которой проехался танк. Тот факт, что танк - это твое любимое дело, не облегчает положения лягушки.
Выставки - о да, это здорово. В ближайшие полгода никуда не поеду, к чертям собачьим. Коллекция - это прекрасно. Мужское косоде, моя давняя мечта, оказалось изумрудно-травянистым, а не серо-зеленым и ни с чем нафиг не сочетается, мне что теперь, покупать к нему хакама, что ли?? Наконец пришел новый оби золотой парчи вместо предыдущего, порванного в самом интересном месте, хоть хорошо, что замена теперь есть.
Порванная золотая парча, ага. Будни. Рутина. Устала.
У той мечтательницы было нечто, чего совсершенно нет у меня: волшебная скорлупа. Ее реальный мир был ужасен, страшнее, чем вы можете себе вообразить и чем я хочу вспоминать, но - у нее был тот незримый мир, который она строила сама, наращивая, как гусеница кокон, мир, который питался изнутри, и чем страшнее была реальность - тем мощнее был кокон.
Кокон был счастьем. Счастье было коконом.
Гусеница "закуку" (как говорила Алиса) и стала бабочкой. Бабочка умахалась крыльями и жалуется на жисть.
Вечером я всё это проговорила на кухне. "Ну да, - было сказано мне в ответ. - Тогда с тобой было просто: принесешь тебе кагор - и всё. А сейчас ты молчишь о проблемах, спрашивай тебя, не спрашивай".
Я, собственно, вот о чем. Мы все привыкли считать, что "счастье" - это самое лучшее, что может быть в жизни. Мы все желаем друг другу счастья. И вот сегодня я увидела на скамейке напротив то самое счастье - мир чувств, которым я отгораживалась от жизни. И не от "реальной" - от своей собственной. От своего дела. От воплощения своих мечтаний.
По-честному, без позерства: сегодня я не чувстствую себя счастливой. Просто очень много работы. А еще у меня глобально не пишется - потому что огромный курс лекций съел, сожрал и схрумкал все творчесткие ресурсы этой зверюшки. Я не стану бить себя в грудь с воплем "несчаааааастная я!", но мне очень горько, что не пишется. Иногда мне кажется, что лучше б я по-прежнему сидела в музее на мизерной зарплате - но шел бы роман.
Ну да сегодняшняя ситуация - это мой и только мой выбор. Увольнение из музея мне только помогло, не более.
Я сегодня внезапно увидела, что есть нечто стократ более ценное, чем счастье: это беспросветная усталость от того, что ты делаешь СВОЕ дело.
Я, де-юре безработная, не завидую старшему научному сотруднику с лавочки напротив, хотя она счастлива, а я - нет. Это она даже в самых светлых мечтах не может вообразить мою жизнь.